Навеяно рассказом "Чудо 2. С небес на землю." Особая благодарность ramil0070 за вдохновение.
Легкий дымок все еще поднимался от сигареты, лежащей в пепельнице бок о бок со своими товарками. Но человек, сидящий за столом, уже забыл о ней. Для него она была мелочью, недостойной внимания. В данный момент его больше интересовало дело, лежащее на столе.
Плотная картонная папка была раскрыта, и выставляла на всеобщее обозрение свое содержимое: несколько десятков листов плотной, желтовато-белой бумаги, украшенной гербами Управления.
- Итак, что мы имеем? А имеем мы следующее:
«Седьмого числа такого-то месяца сего года, в исправительном учреждении ИВО «Термитка» произошел инцидент, который, после рассмотрения начальником колонии, был направлен в следственный отдел…»
-Так, это пропускаем. Ага, вот:
«Во время планового обхода территории тюрьмы, рядовым Алобаевым был замечен подозрительный шум, исходящий из помещения камеры № 23…»
-Так, где там был рапорт этого Алобаева? - человек отвлекся от чтения и, потерев ладонью высокий лоб, начал перекладывать рыться в бумагах, лежащих на столе. Для этого ему пришлось передвинуть комиссарскую фуражку, аккуратно водруженную на середину стола. Впрочем, та никак не отреагировала, как и всегда.
- Нет, так совершенно невозможно работать! - воскликнул комиссар, после нескольких минут безуспешных поисков.
Он поднялся, и стал собирать все бумаги, разложенные до того на столе, в одну аккуратную стопочку, которая была помещена им в папку. Затем он накинул на плечи шинель, и водрузил на фуражку, на бритую голову, не забыв поправить ее, дабы кокарда была расположена прямо, а не вбок, как у какого-нибудь зеленого новобранца.
После этого он вышел из кабинета, и, сдав ключи дежурному, направился к своему ездовому коню. Предстояла долгая поездка в Термитку.
***
Серое здание, тяжелое словно скала, угрюмо стояло на одном из холмов. Вкупе с серым небом, по странной прихоти погоды, решившим разразиться дождем, местность вызывала сугубо отрицательные эмоции. Гигантские термитники, виднеющиеся где-то в стороне, тоже не способствовали повышению настроения.
Начальник тюрьмы, встретив комиссара у порога, провел его в свой кабинет по непривычно тихим коридорам тюрьмы. В последний раз, когда комиссару доводилось посещать это заведение, здесь было шумно. Сейчас же – почти мертвая тишина, лишь откуда-то с кухни доносится звон тарелок. Да ладно заключенные, но охранники-то! Все стражи, что встречались комиссару на пути к кабинету начальника тюрьмы, судорожно козыряли и стремились скорее скрыться в каком-нибудь коридоре.
Эта липкая давящая тишина, эти взгляды и судорожные дерганые движения, все они пахли одинаково – страхом.
Начальник тюрьмы, попав в свой кабинет, стал вести себя спокойнее. Во всяком случае, его глаза перестали бегать по сторонам, а нога судорожно притоптывать. Возможно, так на него повлияла сама атмосфера кабинета, а может и те 60 грамм коньяка, что были распиты, как говорится «за понимание».
- Так по какому поводу вас занесло в эту дыру? – закусив, прошамкал комендант.
- Могли бы и сами догадаться…
- Так вы насчет этого «инцидента»? – начальник скривился. – К сожаленью, я мало чем могу помочь. Вам надо спрашивать самих пострадавших да и …
Мужчина недоговорил, и, покачав головой, отправил в глотку очередную порцию коньяка.
Комиссар тоже пригубил свою рюмку. Коньяк был хорош – терпкий и душистый, явно не из дешевых.
- И где же сейчас пострадавшие? – с ленцой проговорил комиссар, всем видом показывая, что интересуется он этим только в силу служебной необходимости.
- В тюремном лазарете.
- Благодарю. Сейчас же туда и направлюсь. – комиссар кивнул и двинулся в сторону выхода. Уже у самой двери, он почувствовал, как в его локоть словно клещами вцепилась кисть начальника тюрьмы.
- Товарищ комиссар, – глаза коменданта лихорадочно шарили по лицу его собеседника - ну вы ведь понимаете, да? Никто просто не мог предположить, что такое произойдет…
-Если в случившемся нет вашей вины, то вам ничего не угрожает. – успокоил его комиссар, открывая дверь и выходя в коридор. И, пока он шел по коридору, следуя за провожатым, потерянный и испуганный взгляд коменданта жег ему затылок.
***
Лазарет. Отдельная палата. Комната, отличающаяся от тысяч подобных лишь наличием толстых решеток на окнах. Именно здесь находился один из свидетелей инцидента – заключенный 23615, орк, статья 245а, грабеж.
В небольшой белой комнате, насквозь пропахшей лекарствами, находились четверо: комиссар, заключенный, охранник и врач. Причем и охранник, и медик были из народа Зэм, и, сейчас они были не подвижнее, чем, ну, скажем, тумбочки.
Комиссар сидел на жестком деревянном стуле у изголовья кровати больного. Сам больной, лежащий в кровати, напоминал мумию. Лишь нижняя челюсть была видна из-под плотного слоя бинтов, покрывавшего все тело орка.
- Кидало, вы меня слышите? - негромко проговорил комиссар, обращаясь к заключенному.
- Да, - челюсть задергалась, и откуда-то из горла донесся хриплый и шипящий голос. – Кто это?
- Я направлен сюда, что провести расследование по инциденту, что произошел три дня…
- Где он? – комиссар никогда бы не подумал, что орк может говорить таким тонким и дрожащим голосом.
- Его здесь нет...
- Ложь! Все ложь!!! – завизжал орк, приподнимаясь на кровати и начиная срывать бинты со своего лица. – Я слышу его шаги, он ходит рядом с моей кроватью! Где он? Почему я не вижу?!
Охранник и медик одновременно бросились к кровати и, оттолкнув со своего пути замершего комиссара, навалились на орка, стремясь весом своих тел прижать больного к кровати.
- Где ты, тварь?! Тебе больше не застать Кидало врасплох! – голос орка, в котором причудливо смешались панический страх и слепая ярость, оглушал.
Комиссар, не отрываясь, смотрел на бледное лицо орка, все покрытое покрасневшими воспалившимися порезами, на котором двумя черными дырами выделялись пустые глазницы, из которых текли темные, почти черные капли крови.
- Где ты… Ты… Тварь… - голос орка постепенно стихал, видимо медику удалось вколоть ему успокоительное.
И действительно, стоило только голове орка коснуться подушки, как Зэм враз отступили от кровати.
- Комиссар, вы можете идти. Теперь он проснется не раньше чем через семь-восемь часов – прозвучал ровный голос медика.
- Да, конечно – комиссар кивнул и поспешно вышел из комнаты. Ему надо было посетить еще одно палату, в которой располагался еще один свидетель – рядовой Алобаев.
***
Рядовой, оказавшийся крепким орком, заметно нервничал.
Это было видно по тому, как он комкал край одеяла и все старался сесть попрямее, хотя и так уже сидел, будто шест проглотил. Выправка у него была что надо.
- Рядовой, для начала я вам кое-что объясню. Все, что вы сейчас мне скажете, останется строго между нами. Я здесь только из-за случившегося инцидента, и другие ваши проступки меня не интересуют. Понятно?
На лице орка отразилась работа мысли. Когда смысл фразы, сказанной комиссаром, дошел до орка, то его лицо разгладилось и он, облегченно улыбнувшись, кивнул.
- Отлично. Надеюсь на вашу искренность.
Комиссар открыл папку, лежащую у него на коленях, и, пробежав глазами, начал говорить:
- Итак, по данным тюремного архива заключенный 22712 начал отбывать срок в тюрьме в начале прошлого года?
- Так точно. Если точнее - 11 месяцев назад – отчеканил солдат.
- Ого. Ну и память у вас – ответил комиссар, удивленно заломив бровь.
- Служу Империи! – попытался гаркнуть орк, но тут же скривился и потер рукой перебинтованный бок.
- Давай обойдемся без этого. В вашей благонадежности ни у кого нет сомнений – поморщился комиссар.
- Его сразу поселили в камеру #23?
- Никак нет. Изначально он находился в другой камере #42.
- Почему же?
- Он – сын какого-то лигийского анархиста, что мародерствовал на святой земле, ночами раскапывая захоронения солдат, и грабил мпокойников. После полутора месяцев бесчинств он был схвачен – в голосе орка звучало презрение солдата к тем, кто наживается на крови и смерти простых солдат. – Его поселили в отдельную камеру, надеялись узнать от него какие-нибудь данные о действиях Лиги на Святой земле.
- И как? – комиссар заинтересовался, хотя это и не касалось его ведомства.
- Да никак – пожал плечами орк. – Малец ничего не рассказал. Хотя мы ему пайки урезали, в надежде, что за лишнюю краюху хлеба пойдет на сотрудничество, но ничего не вышло.
- Ясно. Итак, два месяца назад к нему подселили заключенного # 22718, гибберлинга – комиссар еще раз пробежал глазами документ и добавил:
- Самку.
- Так точно. Была задержана при попытке проникнуть в закрытую зону. И доставлена сюда. После… - орк замялся. Но потом решил договорить – …надлежащей обработки, она была помещена в камеру # 42.
- И как же на это прореагировал объект?
- Никак. Штатными медицинскими сотрудниками был вынесен вердикт о весьма вероятной импотенции заключенного. В течение нескольких недель он с упорством помешанного рассказывал самке гибберлинга по несколько раз в день историю своей жизни. Никакой полезной информации. Розовые сопли! – орк запнулся, и добавил, – Извиняюсь.
- Ничего-ничего. По какой причине две недели назад объект был переведен в камеру #23?
- От начальства поступил приказ о прекращении надзора за ним, так как, по всей вероятности, он не имел никакой полезной информации.
- Но почему именно в эту камеру, а не в какую-либо другую?
- В камере находился субъект, которому было обещано досрочное освобождение, при условии сотрудничества с администрацией тюрьмы.
- Доносчик значит – пробурчал комиссар.
- Информатор - уклончиво ответил солдат.
- Мы отклонились от темы разговора – дружелюбно улыбнулся комиссар, глядя прямо в глаза орку, - давайте вернемся к событиям двухнедельной давности. Как сложились отношения заключенного с «контингентом» камеры? По бумагам там находились, убийцы и насильник с весьма долгими сроками заключения.
- Так точно. У каждого не менее пятнадцати лет! – перед тем как ответить на другую часть вопроса, орк довольно-таки долгое время раздумывал, что-то бурча себе под нос. – с контингентом у него сложились… ммм… натянутые отношения. Его опустили на самый низ.
- Значит «петухом» сделали?
- Так точно, товарищ комиссар! – рявкнул орк, выпучив глаза. – За антиимперскую пропаганду и клеветнические речи, порочащие честь каждого гражданина Империи!
- Отставить пафос! – устало пробурчал комиссар. Уж он-то наслушался таких речей до конца жизни.
Орк, постепенно заливаясь краской, добавил:
- К тому же парни бабу давно не видели, а тут такое мягкое и пушистое… - под конец фразы он совсем засмущался и замолчал.
- Хм. И что же случилось дальше? – комиссару тоже стало немного не по себе, но он решил не подавать виду.
- Ничего. – виновато проговорил орк. – До самого инцидента ничего не случалось.
- Да? Жаль. Ну, тогда рассказывайте…
- Я подошел к двери камеры # 23, из которой слышались какие-то не то стоны, не то вздохи и скрипы кровати. – орк старательно прятал глаза, словно он сам был в этой камере. – Когда я ударил по двери и потребовал соблюдать тишину, то все звуки стихли, и раздался голос объекта, просящего открыть дверь. Хотя устав запрещает в одиночку производить открытие… - орк виновато посмотрел на комиссара.
- Меня это не интересует. – успокоил человек.
- Вот, я и подумал: что он мне может сделать? Отставил палаш в сторону, чтобы не мешался, да открыл дверь. – орк сглотнул, и потер забинтованный бок. – И увидел камеру. Товарищ комиссар – она вся, буквально, была залита кровью! Сток в полу был чем-то заткнут, и весь пол был покрыт тонким слоем натекшей крови. А уж как там воняло то! И вот пока я разглядывал комнату, он на меня и бросился, да как пырнет в бок заточкой! Я упал на пол, он подбежал и пнул меня в лицо…
- А дальше? – переспросил комиссар, удивившись неожиданной паузе в рассказе орка.
- Не знаю. Я потерял сознание. – виновато проговорил орк. – Как только кровью не истек, ума не приложу.
- Мда – разочарованно протянул комиссар. – Все равно, благодарю за помощь, оказанную следствию!
- Служу Империи! – рявкнул орк.
- Выздоравливайте поскорее. – Бросил через плечо комиссар, выходя из больничной палаты. Теперь его путь лежал в глубины Термитки, где в камере для опасных преступников содержался заключенный #22712.
***
Комиссар зашел в камеру и стальная дверь закрылась за ним, громко при этом лязгнув. В комнате, не считая двух охранников, кроме комиссара был только он – номер 22712. И сейчас эта тварь внимательно следила за ним своими черными глазами.
Если бы не цепи, которыми были скованы конечности заключенного, то комиссар решил бы, что тот готовится к нападению. Словно животное. Но это животное было разумным, и именно их приручили лигийские князьки. Приручили гибберлингов, сделав их своими разведчиками, цепными псами Кании.
- Ну, здравствуй, Грин. – приветливо сказал мужчина, садясь за стол, и снимая фуражку.
Молчание. И лишь взгляд черных глаз, буравящих лицо следователя. Ни малейшего интереса к происходящему.
- Ты знаешь причину, по которой здесь оказался?
Молчание.
- Ты знаешь, что тебе грозит? – блик на зрачке, или огонек интереса в глазах гибберлинга? Комиссар, почувствовав, что находится на нужном пути, начал развивать эту тему.
- Неужели тебе неинтересно? Неужели ты, сын свободы, хочешь и дальше продолжать сидеть в этих серых стенах? Я ведь могу помочь тебе выйти отсюда. Забыть все это как страшный сон.
- Сон – шепот сухих потрескавшихся губ.
- Просто расскажи мне все. Виновные будут наказаны - голос комиссара, был голосом сильного и уверенного в себе человека. И заключенный это почувствовал.
Кивок мохнатой головы.
- С чего все началось?
- Меня поместили в камеру к оркам, этим вонючим и грязным животным. Они пытались обзывать меня и смеялись своим плоским шуточкам – мордочка зверька приняла презрительное выражение. – Но я знал, что они – низшие существа, и потому высказал им это лицо…
Заключенный положил обе лапки, закованные в цепи, на стол, и начал отстукивать коготками короткую дробь по деревянной столешнице. Комиссар молчал, не стараясь поторапливать зверька, тот мог враз озлобиться и замолчать, замкнувшись в себе
- Они, как и любые глупцы, не смогли принять правду и бросились на меня. Тогда я был наивен и пытался драться с ними по-честному, но они навалялись всей кучей и прижали меня к полу. Я слышал их грубые шуточки про какую-то Маньку и грелку, а потом почувствовал, как меня пронзает что-то длинное. И потерял сознание. Очнулся я в углу комнаты, у самой параши. Мой мех был покрыт какой-то липкой гадостью, и низ спины тоже болел. Подо мной натекла лужица крови, я заворочался, но сам встать не смог. Это заметил один орк. Его звали Кидало – он был самым глазастым из всей компании, и, когда остальные издевались надо мной, все время стоял на стреме у двери.
- После этого потекли однообразные дни – побудка, завтрак, прогулка, ужин, вечер, когда они меня избивали и ночь, когда они продолжали свое гнусное дело, если у них оставались силы.
- Но один раз в столовой я нашел ручку от ложки, и у меня в голове появился план. Придя в камеру первым, я спрятал ложку под парашу и достал ее лишь глубокой ночью, когда, избитый и грязный, вновь очнулся. Всю ночь я затачивал один конец о камень стены. На вторую ночь я сделал тоже и со вторым.
- Я уже придумал месть для каждого: Кидало, Кремень, Плешивый – они все должны были умирать долго и мучительно.
Зверек замолчал, задумавшись, и отстукивая коготками по столу ритм, в котором комиссар узнал военный марш Лиги.
- Плешивый в тот вечер притащил какой-то соли. И они, поиздевавшись надо мной, и бросив к параше, принялись за ее дегустацию. О, как у меня билось сердце, когда я увидел, как они один за другим застывают на кроватях с блаженными улыбками на лицах. Настал мой час. Я порвал давно примеченную простыню, и связал этих тварей. Они даже никак не прореагировали. Затем я достал заточку и приступил к делу.
Комиссара передернула от того тона, которым были сказаны эти слова, как будто о каком-то бездушном предмете, а не живом существе.
- Первым пришел черед Кремня. Он очень любил смотреть за тем, как два других скота издеваются надо мной, и улыбаться. Если же он замечал, что я смотрю на него, то он улыбался еще шире и смеялся. Я нарисовал ему улыбку, от уха до уха. – гибберлинг хрипло рассмеялся – только в этот раз смеялся я, наблюдая за тем, как он булькает. Но все кончилось быстро. Слишком быстро.
- К тому времени, как я приступил к Кидалу, он и Плешивый почти отошли от соли, и задергались, пытаясь освободиться, но я их крепко связал. Еще мой отец учил меня некоторым узлам, но потом Имперские твари поймали его, когда он собирал свои трофеи с поверженных врагов. На всякий случай я перерезал им сухожилия - мы так поступаем с пленными имперцами, если нечем связать.
- Кидало всегда гордился своим зрением, поэтому я и решил лишить его способности видеть. Я навсегда погрузил его в темноту, как они пытались погрузить меня во тьму безумия. Он кричал, но я не обращал внимания. Его крики были музыкой для моих ушей. Затем я решил нарисовать на его лице символ солнца, чтобы он на себе понял, чего он навеки лишен. У меня не было красок, но был нож...
Тело комиссара начала трясти мелкая дрожь.
- Последним был Плешивый, он смотрел на то, как я рисую, и пускал слюни. Он умер на параше, пронзенный заточкой. Медленно умер.
Когда подошел охранник, я дождался пока он откроет дверь, и, вырубив его и забрав его ключи, отправился к соседней камере, но пока возился с ключами подошли другие вертухаи и схватили меня.
Гибберлинг посмотрел на человека, замершего по другую сторону стола, и спросил:
- Что со мной будет?
Что мог ему ответить комиссар?
***
Серые тучи заполонили небо и из них начали сыпаться мелкие и редкие еще снежинки.
По песчаному карьеру далеко разносились команды.
Шестеро магов со скучающим видом стояли, сгрудившись в кучку, и, казалось, совершенно не интересовались происходящим вокруг. Но их жезлы светились от энергии.
Конвоиры стояли около закованного в цепи заключенного, что безучастно ждал своего часа, комиссар расположился неподалеку с начальником тюрьмы. Оба зябко кутались в плащи. Почему-то именно сегодня решил выпасть снег.
- Твое последнее слово – прокричал начальник.
Гибберлинг, сплюнул на землю, и, обведя тяжелым взглядом шеренгу магов, и присоединившихся к ним комиссара и начальника тюрьмы, начал говорить, словно выплевывая слова под ноги своим палачам:
- Имперские твари. Ваше государство – раковая опухоль нашего мира. Скоро, очень скоро, наши войска победным маршем пройдут по улицам вашей столицы. Статуи ваших лживых богов будут скинуты с постамента, а мученики, погибшие за свободу, будут отомщены.
Комиссар, снял фуражку, и, положив ее на сгиб локтя, двинулся к осужденному.
Подойдя к нему, он склонился над ним, и, глядя прямо в маленькие черные глаза начал, говорить.
- Раковая опухоль? Мы объединили племена орков, и дали кров тем, кого у вас в Лиге считают монстрами. Мы подчинили себе энергию астрала, заставив ее работать на людей Империи. Мы несем стабильность и порядок. Верховенство закона.
-Лига…
-Лига? Догнивающее государство, навеки застывшее в своем развитии. Кания, как рыба, сгнившая с головы – своей боярской верхушки. Эльфы, которых не интересуют ничего, кроме удовольствия. И вы, народ без родины. Вечные кочевники, везде чужие. Что вы оставите после себя? Что вы создали? Ничего. И своим детям ты не оставил бы ничего, кроме обшарпанной палатки, горстки вещей, и завета найти свою далекую родину.
Вся ваша Лига цепляется за прошлое, из-за боязни взглянуть на настоящее и идти в будущее. Вы восхваляете свободу, царящую в Лиге. Но это не свобода – это анархия. И рано или поздно вы уничтожите сами себя. И тогда придет Империя, и принесет порядок на измученные земли. Прогресс не остановить.
Гибберлинг, закряхтел и вдруг харкнул прямо в лицо склонившегося над ним комиссара.
Человек отстранился и вытер лицо носовым платком. Развернувшись, он двинулся к силуэту тюрьмы, темной скалой поднимающейся над карьером.
- Огонь – прозвучавшая команда офицера расколола тишину. В спину комиссара дохнуло жаром, и темная тень человека на мгновенье вытянулась далеко вперед, словно пытаясь убежать подальше от места казни. Но жар утих, и тень исчезла, вновь вернувшись к своему хозяину.
Отблески огня танцевали на склонах карьера. И комиссар знал, что где-то сзади догорает труп существа, потерявшего свой облик, отдавшись мести. Цепной пёс Лиги.