Поиск:

Навеяно рассказом "Чудо 2. С небес на землю." Особая благодарность ramil0070 за вдохновение. Легкий дымок все еще поднимался от сигареты, лежащей в пепельнице бок о бок со своими товарками. Но человек, сидящий за столом, уже забыл о ней. Для него она была мелочью, недостойной внимания. В данный момент его больше интересовало дело, лежащее на столе. Плотная картонная папка была раскрыта, и выставляла на всеобщее обозрение свое содержимое: несколько десятков листов плотной, желтовато-белой бумаги, украшенной гербами Управления. - Итак, что мы имеем? А имеем мы следующее: «Седьмого числа такого-то месяца сего года, в исправительном учреждении ИВО «Термитка» произошел инцидент, который, после рассмотрения начальником колонии, был направлен в следственный отдел…» -Так, это пропускаем. Ага, вот: «Во время планового обхода территории тюрьмы, рядовым Алобаевым был замечен подозрительный шум, исходящий из помещения камеры № 23…» -Так, где там был рапорт этого Алобаева? - человек отвлекся от чтения и, потерев ладонью высокий лоб, начал перекладывать рыться в бумагах, лежащих на столе. Для этого ему пришлось передвинуть комиссарскую фуражку, аккуратно водруженную на середину стола. Впрочем, та никак не отреагировала, как и всегда. - Нет, так совершенно невозможно работать! - воскликнул комиссар, после нескольких минут безуспешных поисков. Он поднялся, и стал собирать все бумаги, разложенные до того на столе, в одну аккуратную стопочку, которая была помещена им в папку. Затем он накинул на плечи шинель, и водрузил на фуражку, на бритую голову, не забыв поправить ее, дабы кокарда была расположена прямо, а не вбок, как у какого-нибудь зеленого новобранца. После этого он вышел из кабинета, и, сдав ключи дежурному, направился к своему ездовому коню. Предстояла долгая поездка в Термитку. *** Серое здание, тяжелое словно скала, угрюмо стояло на одном из холмов. Вкупе с серым небом, по странной прихоти погоды, решившим разразиться дождем, местность вызывала сугубо отрицательные эмоции. Гигантские термитники, виднеющиеся где-то в стороне, тоже не способствовали повышению настроения. Начальник тюрьмы, встретив комиссара у порога, провел его в свой кабинет по непривычно тихим коридорам тюрьмы. В последний раз, когда комиссару доводилось посещать это заведение, здесь было шумно. Сейчас же – почти мертвая тишина, лишь откуда-то с кухни доносится звон тарелок. Да ладно заключенные, но охранники-то! Все стражи, что встречались комиссару на пути к кабинету начальника тюрьмы, судорожно козыряли и стремились скорее скрыться в каком-нибудь коридоре. Эта липкая давящая тишина, эти взгляды и судорожные дерганые движения, все они пахли одинаково – страхом. Начальник тюрьмы, попав в свой кабинет, стал вести себя спокойнее. Во всяком случае, его глаза перестали бегать по сторонам, а нога судорожно притоптывать. Возможно, так на него повлияла сама атмосфера кабинета, а может и те 60 грамм коньяка, что были распиты, как говорится «за понимание». - Так по какому поводу вас занесло в эту дыру? – закусив, прошамкал комендант. - Могли бы и сами догадаться… - Так вы насчет этого «инцидента»? – начальник скривился. – К сожаленью, я мало чем могу помочь. Вам надо спрашивать самих пострадавших да и … Мужчина недоговорил, и, покачав головой, отправил в глотку очередную порцию коньяка. Комиссар тоже пригубил свою рюмку. Коньяк был хорош – терпкий и душистый, явно не из дешевых. - И где же сейчас пострадавшие? – с ленцой проговорил комиссар, всем видом показывая, что интересуется он этим только в силу служебной необходимости. - В тюремном лазарете. - Благодарю. Сейчас же туда и направлюсь. – комиссар кивнул и двинулся в сторону выхода. Уже у самой двери, он почувствовал, как в его локоть словно клещами вцепилась кисть начальника тюрьмы. - Товарищ комиссар, – глаза коменданта лихорадочно шарили по лицу его собеседника - ну вы ведь понимаете, да? Никто просто не мог предположить, что такое произойдет… -Если в случившемся нет вашей вины, то вам ничего не угрожает. – успокоил его комиссар, открывая дверь и выходя в коридор. И, пока он шел по коридору, следуя за провожатым, потерянный и испуганный взгляд коменданта жег ему затылок. *** Лазарет. Отдельная палата. Комната, отличающаяся от тысяч подобных лишь наличием толстых решеток на окнах. Именно здесь находился один из свидетелей инцидента – заключенный 23615, орк, статья 245а, грабеж. В небольшой белой комнате, насквозь пропахшей лекарствами, находились четверо: комиссар, заключенный, охранник и врач. Причем и охранник, и медик были из народа Зэм, и, сейчас они были не подвижнее, чем, ну, скажем, тумбочки. Комиссар сидел на жестком деревянном стуле у изголовья кровати больного. Сам больной, лежащий в кровати, напоминал мумию. Лишь нижняя челюсть была видна из-под плотного слоя бинтов, покрывавшего все тело орка. - Кидало, вы меня слышите? - негромко проговорил комиссар, обращаясь к заключенному. - Да, - челюсть задергалась, и откуда-то из горла донесся хриплый и шипящий голос. – Кто это? - Я направлен сюда, что провести расследование по инциденту, что произошел три дня… - Где он? – комиссар никогда бы не подумал, что орк может говорить таким тонким и дрожащим голосом. - Его здесь нет... - Ложь! Все ложь!!! – завизжал орк, приподнимаясь на кровати и начиная срывать бинты со своего лица. – Я слышу его шаги, он ходит рядом с моей кроватью! Где он? Почему я не вижу?! Охранник и медик одновременно бросились к кровати и, оттолкнув со своего пути замершего комиссара, навалились на орка, стремясь весом своих тел прижать больного к кровати. - Где ты, тварь?! Тебе больше не застать Кидало врасплох! – голос орка, в котором причудливо смешались панический страх и слепая ярость, оглушал. Комиссар, не отрываясь, смотрел на бледное лицо орка, все покрытое покрасневшими воспалившимися порезами, на котором двумя черными дырами выделялись пустые глазницы, из которых текли темные, почти черные капли крови. - Где ты… Ты… Тварь… - голос орка постепенно стихал, видимо медику удалось вколоть ему успокоительное. И действительно, стоило только голове орка коснуться подушки, как Зэм враз отступили от кровати. - Комиссар, вы можете идти. Теперь он проснется не раньше чем через семь-восемь часов – прозвучал ровный голос медика. - Да, конечно – комиссар кивнул и поспешно вышел из комнаты. Ему надо было посетить еще одно палату, в которой располагался еще один свидетель – рядовой Алобаев. *** Рядовой, оказавшийся крепким орком, заметно нервничал. Это было видно по тому, как он комкал край одеяла и все старался сесть попрямее, хотя и так уже сидел, будто шест проглотил. Выправка у него была что надо. - Рядовой, для начала я вам кое-что объясню. Все, что вы сейчас мне скажете, останется строго между нами. Я здесь только из-за случившегося инцидента, и другие ваши проступки меня не интересуют. Понятно? На лице орка отразилась работа мысли. Когда смысл фразы, сказанной комиссаром, дошел до орка, то его лицо разгладилось и он, облегченно улыбнувшись, кивнул. - Отлично. Надеюсь на вашу искренность. Комиссар открыл папку, лежащую у него на коленях, и, пробежав глазами, начал говорить: - Итак, по данным тюремного архива заключенный 22712 начал отбывать срок в тюрьме в начале прошлого года? - Так точно. Если точнее - 11 месяцев назад – отчеканил солдат. - Ого. Ну и память у вас – ответил комиссар, удивленно заломив бровь. - Служу Империи! – попытался гаркнуть орк, но тут же скривился и потер рукой перебинтованный бок. - Давай обойдемся без этого. В вашей благонадежности ни у кого нет сомнений – поморщился комиссар. - Его сразу поселили в камеру #23? - Никак нет. Изначально он находился в другой камере #42. - Почему же? - Он – сын какого-то лигийского анархиста, что мародерствовал на святой земле, ночами раскапывая захоронения солдат, и грабил мпокойников. После полутора месяцев бесчинств он был схвачен – в голосе орка звучало презрение солдата к тем, кто наживается на крови и смерти простых солдат. – Его поселили в отдельную камеру, надеялись узнать от него какие-нибудь данные о действиях Лиги на Святой земле. - И как? – комиссар заинтересовался, хотя это и не касалось его ведомства. - Да никак – пожал плечами орк. – Малец ничего не рассказал. Хотя мы ему пайки урезали, в надежде, что за лишнюю краюху хлеба пойдет на сотрудничество, но ничего не вышло. - Ясно. Итак, два месяца назад к нему подселили заключенного # 22718, гибберлинга – комиссар еще раз пробежал глазами документ и добавил: - Самку. - Так точно. Была задержана при попытке проникнуть в закрытую зону. И доставлена сюда. После… - орк замялся. Но потом решил договорить – …надлежащей обработки, она была помещена в камеру # 42. - И как же на это прореагировал объект? - Никак. Штатными медицинскими сотрудниками был вынесен вердикт о весьма вероятной импотенции заключенного. В течение нескольких недель он с упорством помешанного рассказывал самке гибберлинга по несколько раз в день историю своей жизни. Никакой полезной информации. Розовые сопли! – орк запнулся, и добавил, – Извиняюсь. - Ничего-ничего. По какой причине две недели назад объект был переведен в камеру #23? - От начальства поступил приказ о прекращении надзора за ним, так как, по всей вероятности, он не имел никакой полезной информации. - Но почему именно в эту камеру, а не в какую-либо другую? - В камере находился субъект, которому было обещано досрочное освобождение, при условии сотрудничества с администрацией тюрьмы. - Доносчик значит – пробурчал комиссар. - Информатор - уклончиво ответил солдат. - Мы отклонились от темы разговора – дружелюбно улыбнулся комиссар, глядя прямо в глаза орку, - давайте вернемся к событиям двухнедельной давности. Как сложились отношения заключенного с «контингентом» камеры? По бумагам там находились, убийцы и насильник с весьма долгими сроками заключения. - Так точно. У каждого не менее пятнадцати лет! – перед тем как ответить на другую часть вопроса, орк довольно-таки долгое время раздумывал, что-то бурча себе под нос. – с контингентом у него сложились… ммм… натянутые отношения. Его опустили на самый низ. - Значит «петухом» сделали? - Так точно, товарищ комиссар! – рявкнул орк, выпучив глаза. – За антиимперскую пропаганду и клеветнические речи, порочащие честь каждого гражданина Империи! - Отставить пафос! – устало пробурчал комиссар. Уж он-то наслушался таких речей до конца жизни. Орк, постепенно заливаясь краской, добавил: - К тому же парни бабу давно не видели, а тут такое мягкое и пушистое… - под конец фразы он совсем засмущался и замолчал. - Хм. И что же случилось дальше? – комиссару тоже стало немного не по себе, но он решил не подавать виду. - Ничего. – виновато проговорил орк. – До самого инцидента ничего не случалось. - Да? Жаль. Ну, тогда рассказывайте… - Я подошел к двери камеры # 23, из которой слышались какие-то не то стоны, не то вздохи и скрипы кровати. – орк старательно прятал глаза, словно он сам был в этой камере. – Когда я ударил по двери и потребовал соблюдать тишину, то все звуки стихли, и раздался голос объекта, просящего открыть дверь. Хотя устав запрещает в одиночку производить открытие… - орк виновато посмотрел на комиссара. - Меня это не интересует. – успокоил человек. - Вот, я и подумал: что он мне может сделать? Отставил палаш в сторону, чтобы не мешался, да открыл дверь. – орк сглотнул, и потер забинтованный бок. – И увидел камеру. Товарищ комиссар – она вся, буквально, была залита кровью! Сток в полу был чем-то заткнут, и весь пол был покрыт тонким слоем натекшей крови. А уж как там воняло то! И вот пока я разглядывал комнату, он на меня и бросился, да как пырнет в бок заточкой! Я упал на пол, он подбежал и пнул меня в лицо… - А дальше? – переспросил комиссар, удивившись неожиданной паузе в рассказе орка. - Не знаю. Я потерял сознание. – виновато проговорил орк. – Как только кровью не истек, ума не приложу. - Мда – разочарованно протянул комиссар. – Все равно, благодарю за помощь, оказанную следствию! - Служу Империи! – рявкнул орк. - Выздоравливайте поскорее. – Бросил через плечо комиссар, выходя из больничной палаты. Теперь его путь лежал в глубины Термитки, где в камере для опасных преступников содержался заключенный #22712. *** Комиссар зашел в камеру и стальная дверь закрылась за ним, громко при этом лязгнув. В комнате, не считая двух охранников, кроме комиссара был только он – номер 22712. И сейчас эта тварь внимательно следила за ним своими черными глазами. Если бы не цепи, которыми были скованы конечности заключенного, то комиссар решил бы, что тот готовится к нападению. Словно животное. Но это животное было разумным, и именно их приручили лигийские князьки. Приручили гибберлингов, сделав их своими разведчиками, цепными псами Кании. - Ну, здравствуй, Грин. – приветливо сказал мужчина, садясь за стол, и снимая фуражку. Молчание. И лишь взгляд черных глаз, буравящих лицо следователя. Ни малейшего интереса к происходящему. - Ты знаешь причину, по которой здесь оказался? Молчание. - Ты знаешь, что тебе грозит? – блик на зрачке, или огонек интереса в глазах гибберлинга? Комиссар, почувствовав, что находится на нужном пути, начал развивать эту тему. - Неужели тебе неинтересно? Неужели ты, сын свободы, хочешь и дальше продолжать сидеть в этих серых стенах? Я ведь могу помочь тебе выйти отсюда. Забыть все это как страшный сон. - Сон – шепот сухих потрескавшихся губ. - Просто расскажи мне все. Виновные будут наказаны - голос комиссара, был голосом сильного и уверенного в себе человека. И заключенный это почувствовал. Кивок мохнатой головы. - С чего все началось? - Меня поместили в камеру к оркам, этим вонючим и грязным животным. Они пытались обзывать меня и смеялись своим плоским шуточкам – мордочка зверька приняла презрительное выражение. – Но я знал, что они – низшие существа, и потому высказал им это лицо… Заключенный положил обе лапки, закованные в цепи, на стол, и начал отстукивать коготками короткую дробь по деревянной столешнице. Комиссар молчал, не стараясь поторапливать зверька, тот мог враз озлобиться и замолчать, замкнувшись в себе - Они, как и любые глупцы, не смогли принять правду и бросились на меня. Тогда я был наивен и пытался драться с ними по-честному, но они навалялись всей кучей и прижали меня к полу. Я слышал их грубые шуточки про какую-то Маньку и грелку, а потом почувствовал, как меня пронзает что-то длинное. И потерял сознание. Очнулся я в углу комнаты, у самой параши. Мой мех был покрыт какой-то липкой гадостью, и низ спины тоже болел. Подо мной натекла лужица крови, я заворочался, но сам встать не смог. Это заметил один орк. Его звали Кидало – он был самым глазастым из всей компании, и, когда остальные издевались надо мной, все время стоял на стреме у двери. - После этого потекли однообразные дни – побудка, завтрак, прогулка, ужин, вечер, когда они меня избивали и ночь, когда они продолжали свое гнусное дело, если у них оставались силы. - Но один раз в столовой я нашел ручку от ложки, и у меня в голове появился план. Придя в камеру первым, я спрятал ложку под парашу и достал ее лишь глубокой ночью, когда, избитый и грязный, вновь очнулся. Всю ночь я затачивал один конец о камень стены. На вторую ночь я сделал тоже и со вторым. - Я уже придумал месть для каждого: Кидало, Кремень, Плешивый – они все должны были умирать долго и мучительно. Зверек замолчал, задумавшись, и отстукивая коготками по столу ритм, в котором комиссар узнал военный марш Лиги. - Плешивый в тот вечер притащил какой-то соли. И они, поиздевавшись надо мной, и бросив к параше, принялись за ее дегустацию. О, как у меня билось сердце, когда я увидел, как они один за другим застывают на кроватях с блаженными улыбками на лицах. Настал мой час. Я порвал давно примеченную простыню, и связал этих тварей. Они даже никак не прореагировали. Затем я достал заточку и приступил к делу. Комиссара передернула от того тона, которым были сказаны эти слова, как будто о каком-то бездушном предмете, а не живом существе. - Первым пришел черед Кремня. Он очень любил смотреть за тем, как два других скота издеваются надо мной, и улыбаться. Если же он замечал, что я смотрю на него, то он улыбался еще шире и смеялся. Я нарисовал ему улыбку, от уха до уха. – гибберлинг хрипло рассмеялся – только в этот раз смеялся я, наблюдая за тем, как он булькает. Но все кончилось быстро. Слишком быстро. - К тому времени, как я приступил к Кидалу, он и Плешивый почти отошли от соли, и задергались, пытаясь освободиться, но я их крепко связал. Еще мой отец учил меня некоторым узлам, но потом Имперские твари поймали его, когда он собирал свои трофеи с поверженных врагов. На всякий случай я перерезал им сухожилия - мы так поступаем с пленными имперцами, если нечем связать. - Кидало всегда гордился своим зрением, поэтому я и решил лишить его способности видеть. Я навсегда погрузил его в темноту, как они пытались погрузить меня во тьму безумия. Он кричал, но я не обращал внимания. Его крики были музыкой для моих ушей. Затем я решил нарисовать на его лице символ солнца, чтобы он на себе понял, чего он навеки лишен. У меня не было красок, но был нож... Тело комиссара начала трясти мелкая дрожь. - Последним был Плешивый, он смотрел на то, как я рисую, и пускал слюни. Он умер на параше, пронзенный заточкой. Медленно умер. Когда подошел охранник, я дождался пока он откроет дверь, и, вырубив его и забрав его ключи, отправился к соседней камере, но пока возился с ключами подошли другие вертухаи и схватили меня. Гибберлинг посмотрел на человека, замершего по другую сторону стола, и спросил: - Что со мной будет? Что мог ему ответить комиссар? *** Серые тучи заполонили небо и из них начали сыпаться мелкие и редкие еще снежинки. По песчаному карьеру далеко разносились команды. Шестеро магов со скучающим видом стояли, сгрудившись в кучку, и, казалось, совершенно не интересовались происходящим вокруг. Но их жезлы светились от энергии. Конвоиры стояли около закованного в цепи заключенного, что безучастно ждал своего часа, комиссар расположился неподалеку с начальником тюрьмы. Оба зябко кутались в плащи. Почему-то именно сегодня решил выпасть снег. - Твое последнее слово – прокричал начальник. Гибберлинг, сплюнул на землю, и, обведя тяжелым взглядом шеренгу магов, и присоединившихся к ним комиссара и начальника тюрьмы, начал говорить, словно выплевывая слова под ноги своим палачам: - Имперские твари. Ваше государство – раковая опухоль нашего мира. Скоро, очень скоро, наши войска победным маршем пройдут по улицам вашей столицы. Статуи ваших лживых богов будут скинуты с постамента, а мученики, погибшие за свободу, будут отомщены. Комиссар, снял фуражку, и, положив ее на сгиб локтя, двинулся к осужденному. Подойдя к нему, он склонился над ним, и, глядя прямо в маленькие черные глаза начал, говорить. - Раковая опухоль? Мы объединили племена орков, и дали кров тем, кого у вас в Лиге считают монстрами. Мы подчинили себе энергию астрала, заставив ее работать на людей Империи. Мы несем стабильность и порядок. Верховенство закона. -Лига… -Лига? Догнивающее государство, навеки застывшее в своем развитии. Кания, как рыба, сгнившая с головы – своей боярской верхушки. Эльфы, которых не интересуют ничего, кроме удовольствия. И вы, народ без родины. Вечные кочевники, везде чужие. Что вы оставите после себя? Что вы создали? Ничего. И своим детям ты не оставил бы ничего, кроме обшарпанной палатки, горстки вещей, и завета найти свою далекую родину. Вся ваша Лига цепляется за прошлое, из-за боязни взглянуть на настоящее и идти в будущее. Вы восхваляете свободу, царящую в Лиге. Но это не свобода – это анархия. И рано или поздно вы уничтожите сами себя. И тогда придет Империя, и принесет порядок на измученные земли. Прогресс не остановить. Гибберлинг, закряхтел и вдруг харкнул прямо в лицо склонившегося над ним комиссара. Человек отстранился и вытер лицо носовым платком. Развернувшись, он двинулся к силуэту тюрьмы, темной скалой поднимающейся над карьером. - Огонь – прозвучавшая команда офицера расколола тишину. В спину комиссара дохнуло жаром, и темная тень человека на мгновенье вытянулась далеко вперед, словно пытаясь убежать подальше от места казни. Но жар утих, и тень исчезла, вновь вернувшись к своему хозяину. Отблески огня танцевали на склонах карьера. И комиссар знал, что где-то сзади догорает труп существа, потерявшего свой облик, отдавшись мести. Цепной пёс Лиги.

("Букафф много". Потом не говорите, что я об этом не предупреждал) - Где я? – прошептала девушка, вглядываясь в темноту, царившую в комнате. Постепенно зрение адаптировалась, позволив разглядеть обстановку: большую часть стен занимали широкие деревянные полки, на которых стояли различные банки и коробочки, лежали связки трав или чучела животных. Из мебели в комнате был только широкий стол, также полностью заставленный различными вещами. На всем лежал слой пыли. - У меня дома, девочка. – раздался дребезжащий женский голос откуда-то из темноты комнаты. - Кто ты? Как я здесь оказалась? – растерянно проговорила девушка. Она не помнила, чтобы приходила к кому-то домой. В темноте вспыхнул огонек и высветил сгорбленную фигуру, склонившуюся перед широкой пастью камина, разжигая огонь. - Не помнишь? Девица, ты сама упала на порог моей лавки. Когда я вышла наружу, чтобы посмотреть, кого там принесло, ты уже была без сознания, вся грязная и продрогшая. Не могла же я оставить тебя на улице? – тени от огня весело заплясали по свой загадочный танец, отчего стены стали похожи на постоянно меняющееся лоскутное одеяло. – а насчет того, кем я являюсь…мой поступок лишил меня права носить какое-либо имя. - Тогда покажи хотя бы лицо, в знак своих добрых намерений. – в голосе девушки проскользнули нотки угрозы, и это не укрылось от ее собеседницы. Та захихикала: - Ах, девочка. Разве один тот факт, что я приютила тебя, согрела и отмыла, не служит показателем того, что я не желаю тебе зла? У Хель были явные сомнения по этому поводу, но это знание она решила держать при себе. - Я не имею привычки разговаривать с незнакомцами. – Проворчала девушка. - Ах, если это тебя так смущает… - обиженно протянула собеседница, пытающаяся повесить чайник над огнем. Тягуче потекли минуты. Девушка терпеливо ожидала того, что ее собеседница представится, но ничего не происходило. Фигура была настолько неподвижна, что казалась каменным изваянием. Хель начало казаться, что она осталась одна в этой комнате. Девушка вскочила на ноги, откинув в сторону плед, укрывавший ее, но кинув взгляд вниз, тут же поспешила замотаться в плед по самую шею, так как никакой одежды на ней не оказалось. Смущенная своей наготой, Хель покраснела и негромко спросила, обращаясь к фигуре, замершей у камина: - Эээй, ты еще здесь? - Здесь, – фигура не пошевелилась, но голос явно исходил от нее, – подойди к камину, дитя. Девушка осторожно двинулась вперед, шлепая босыми ступнями по каменному полу. Плед, мягко шурша, волочился за ней. Подойдя к камину, девушка уселась поближе к огню, постаравшись укутаться как можно плотнее. Она, не отрываясь, смотрела на фигуру в черном балахоне, точнее на ее лицо, обращенное к огню. Смотрела на свою копию. Незнакомка, почувствовав на себе любопытный взгляд, повернулась к своей гостье, и, улыбнувшись, проговорила: - Ну, вот она я, девочка. Тебе стало легче? – ее голос не вязался с внешностью. В то время как лицо было молодым, голос остался голос пожилой женщины, почти старухи - такой же дребезжащий, с легкой хрипотцой. - Не особо. – ответила девушка. – Так как мне тебя называть? Незнакомка попыталась изобразить улыбку. Вышло это у нее из рук вон плохо – так улыбаются иссушенные трупы в южных пустынях. Но было видно, что незнакомка старается. - Девочка, ты можешь называть меня Лизбет. Это не мое настоящее имя, но меня так иногда называли. - Хватит называть меня девочкой! – вспылила Хель. Затем ехидно добавила. – По виду, ты нисколько не старше меня. Лизбет наклонилась к ней и положила руку на колено девушке. Ее глаза, не отрываясь, смотрели в голубые глаза Хель. - Разве ты уже познала мужскую любовь? – Лизбет улыбнулась, глядя на то, как покраснела девушка. – Все ясно по твоей реакции. К тому же, ты не назвала свое имя. Красная, словно вареный рак, девушка тихо проговорила: - Хель. Женщина кивнула и повернулась к очагу. В руках ее появилась длинная кочерга, которая она сняла с огня начинающий закипать чайник. Поставив чайник прямо на пол, женщина встала и прошла к столу. Порывшись среди хлама, разложенного на его поверхности, она вновь вернулась к девушке, все также сидящей у очага. В руках Лизбет несла две изящные фарфоровые чашки и небольшую жестяную коробочку. Наличие фарфоровых чашечек удивило Хель - она не ожидала, что среди гор хлама, неизвестно зачем хранящегося в этой комнате, может найтись хотя бы одна стоящая вещь. А сколько еще подобных вещей было спрятано в мусоре? И спрятано ли. Лизбет подошла к камину и, наклонившись, аккуратно поставила на пол чашки и коробочку. Только затем она позволила себе сесть. Руки ее протянулись к коробочке. Она протянула свои тонкие пальчики к замочку, и почти сразу же он открылся, оповестив об этом характерным щелчком. Хель, вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что же находится внутри коробки. Лизбет, заметив ее интерес, ответила: - Это травы. Сбор, успокаивающий сердце и уносящий тревоги. Хель кивнула, и тут же задала вопрос: - А откуда у вас такие… - Чашки? – перебила ее женщина, смотря на девушку с грустной улыбкой. Во всяком случае, девушка считала, что та гримаса была ею. – Это подарок моего мужа. - Он погиб. – добавила женщина, видя, что девушка уже открыла рот, чтобы задать новый вопрос. Хотя Хель не хотела задавать вопрос насчет мужа это женщины, но, взглянув в глаза собеседницы, поняла, что лучше пока что помолчать. Женщина тем временем, наложила смесь из листьев в чашки, используя для этого изящную серебряную ложечку, которую выудила откуда-то из кармана своего потрепанного облачения. Когда смесь залили кипятком, по комнате начал распространяться терпкий травяной запах, навевавший воспоминания о летних лугах, и лесных лужайках. - Пускай настоится, заодно и остынет, – пробормотала женщина, отодвигая чашки подальше от камина, – а ты пока что ответь, почему босая, да еще в такую погоду, по городу бегаешь. - Я не бегаю. – робкая попытка девушки «уйти в несознанку» не прокатила. - Ну конечно. А сбитые и замерзшие пальцы ног – это просто так. – проворчала Лизбет, неодобрительно кивая головой. - Я… - девушка задумалась говорить или нет правду. Потом решилась, слишком много тревог и сомнений выпало на ее долю и нести все, что накопилось в ее душе, было выше ее сил. – Я сбежала. - Из-под венца? – улыбаясь, спросила женщина. Хель, кинув взгляд на собеседницу, отметила, что улыбка у нее в этот раз походит на оскал гораздо меньше, чем предыдущие попытки. - Нет-нет. – девушка замотала головой . – я запуталась. В своей жизни, в своих чувствах, во всем… - Девочка моя, ну почему я из тебя все как будто щипцами вытягиваю? Не мучай старуху, расскажи с самого начала. Хель кинула недоверчивый взгляд на свою соседку, про себя решая можно ли ей довериться. Изначально она не хотела ни с кем делиться своими переживаниями, но она запуталась в своих чувствах, и вряд ли смогла разобраться без совета. Да и порой, взглянув на проблему с другой точки зрения, можно найти неожиданный и оригинальный метод. Девушка, постаравшись собраться с мыслями, начала свой рассказ. С самого начала, точнее того момента, как она принесла в трактир алхимические ингредиенты. По мере того, как она говорила, воспоминания в ее сознании постепенно обретали краски, вызывая в ее душе бурю эмоций. Она стремилась рассказать все, избавиться от тяжелого груза, висящего у нее на душе. Уверить саму себя, что она невиновна. Она не помогала культистам, что бы там не говорили. В тот момент, когда она подошла к описанию своего разговора со жрецом, ее нервы не выдержали. Закрыв свое лицо ладошками, девушка разрыдалась. Рядом зашуршала одежда, и тонкие холодные пальцы коснулись кожи. Хель дернула плечом, но рука не исчезла, наоборот - успокаивающе стала поглаживать. - Почему? Почему я? – сквозь слезы, хриплым голосом проговорила девушка. - Я не знаю. – печально прозвучал голос Лизбет. Вновь зашуршала ткань, и девушка почувствовала, что ее собеседница присела позади нее. Холодная рука потянула девушку назад, и та подалась, замерев, когда ее спина уперлась в грудь женщины. Чтобы там не говорила ее собеседница, но грудь ее была полной и упругой, совсем не как у старухи. Руки, обхватившие девушку за плечи, еще плотнее прижали ее к чужому телу. Хель по привычке напряглась, ожидая удара, но ничего не случилось, и девушка расслабилась, и попыталась усесться поудобнее, вытянув свои ноги к огню. Что-то, скользнув на ее шею, защекотало кожу. Боковым зрением Хель заметила прядь волос Лизбет, скользнувших по ее шее. Острый подбородок уперся в плечо девушки, почти сразу же ощутившей чужое дыхание на своей щеке. - Хель, послушай меня. Я знаю, что ты потрясена ответом жреца. Но… - Я его ненавижу! – выкрикнула девушка, слезы с новой силой потекли по ее щекам, и ненадолго замирая на подбородке, срывались вниз, заканчивая свою жизнь на каменном полу. - Разве? – мягкий успокаивающий голос Лизбет проникал, казалось, в самую душу. - Ты лукавишь, пытаясь обмануть саму себя. Пытаешься спрятать свои истинные чувства к нему за стеной ненависти, так как сама боишься правды. - Какие? – дрожащим голосом спросила девушка. В ее вопросе была просьба. Просьба сказать то, что не хватало духа сказать ей. Женщина приблизила свои губы почти вплотную к уху девушки, и тихо прошептала: «Любовь». - Любовь? – Задумчиво прошептала девушка, словно бы пробуя слово на вкус. Робкая улыбка промелькнула на усталом лице, – Почему ты так решила? Женщина помолчала, явно собираясь с мыслями, а затем медленно, взвешивая каждое слово, заговорила: - Я хочу предложить тебе договор, по которому могу научить тебя многому. Ты познаешь человеческие души и изучишь науки, благодаря которым сможешь по виду и действиям людей понимать их затаенные желания и намерения. Тебя будет крайне сложно обмануть. Я помогу тебе контролировать чувства и разум – в самые страшные и волнующие моменты, твое сознание будет ясным и незамутненным. – Лизбет ненадолго замолкла, разглядывая девушку, затем продолжила. – В тебе есть семена дара и поэтому я могу развить его. Ты сможешь влиять на разум людей, делая их счастливыми или несчастными. Сможешь заставить их следовать за собой, или наставишь на истинный путь. - Слишком уж все гладко. – слабая улыбка вновь на миг возникла на лице девушки. – Как у тех демонов, что обещают все блага мира в обмен на душу. - Ты права. – женщина отвела взгляд, был видно что эти слова даются ей нелегко. – Есть один подвох: ты будешь видеть все. И доброе и плохое. Поверь мне, Хель, плохого во всех разумных гораздо больше, ведь такова их природа. Прежде чем ты примешь решение, позволь мне рассказать небольшую историю. Лизбет дождалась кивка посерьезневшей девушки, и, устремив взгляд на огнь, начала рассказ. - Когда я была молодой, не намного старше, чем ты сейчас, мне довелось много странствовать. Я служила… - женщина сбилась, вероятно раздумывая над тем, говорить ли девушке или нет, – не важно где. Маги разума ценятся в определенных кругах. В тот раз я должна была приехать в небольшую деревеньку на пограничной территории. За время войны между Лигой и Империей, множество разных тварей расплодилось, и потому жрецам приходилось часто странствовать по границе, находя и уничтожая *****дники и логова тварей и освещая землю капищ и урочищ, чтобы зло, не дай бог, не поселилось там вновь. И хотя в то время между двумя странами был достигнуто хрупкое перемирие, но набеги продолжались. Истощенным противникам невозможно было контролировать все свои пограничные территории, поэтому там царила анархия, позволявшая монстрам успешно скрываться и продолжать вершить свои темные дела. - И вот путь мой лежал в одну из таких пограничных территорий. Я ехала туда в бодром расположении духа, думая, что монстр, каким бы он ни был, быстро попадется в расставленные ловушки, и моя помощь не потребуется. Ах, девочка, какой же я все-таки была легкомысленной. - По пути туда, мне встретился гонец от карательной команды и остаток пути мы проделали вместе. Он ввел меня в курс дела. Церковь вызвала меня, чтобы помочь в расследовании. Сначала я думала, что речь идет об обычной банде разбойников, что состояли обычно из различных сектантов и дезертиров, но все оказалось гораздо хуже – судя по донесениям, в окрестностях деревни завелась какая-то нечисть. На деревенском погосте нашли свежее захоронение, в котором находились останки детей. И один из трупов был явно свежим. Хель передернуло, когда ее воображение попыталось изобразить это. Дрожь волной пробежала по ее телу. Руки вцепились в кисти Лизбет, обнимавшей ее. Та, поняв состояние девушки, слегка сжала ее кисти, стремясь успокоить. - Да, сейчас это кажется диким, но поверь мне, дорогая, в то время это было если не обычным фактом, то весьма частым явлением уж точно. Отряды обоих стран, проходя через пограничное селение, стремились пополнить запасы своего фуража, ни мало не заботясь о будущем местных жителей. К тому же периодически случались налеты разбойников и дезертиров, анархистов всех частей и просто набеги диких тварей. Поэтому люди, оказавшись без средств к существованию, да и просто без пищи, быстро опускались почти до уровня животных и поедали себе подобных. Конечно же, особые команды следили за тем, чтобы подобных тварей выявляли и вешали, но разве за всем уследишь? Во время войны войска более-менее контролировали лишь большие населенные пункты, а маленькие, или просто находящиеся подальше от административных центров, оказались вообще без контроля. - И вот в одну из таких деревень и лежал мой путь. Эта деревенька была небольшой, и довольно-таки удаленной от оживленных дорог, поэтому каждый человек был там на виду. Никакой оборотень не смог бы долго скрывать свою сущность – рано или поздно его бы заметили и линчевали. Опросив жителей деревни, мы узнали, что никто за последние полгода не удалялся из деревни. Ярмарок не было, а зачем крестьянину еще куда-то ездить из своей деревни? Во время войны дороги становятся опасными, вот все и сидели по домам. Мы с церковниками бросились в лес, обшаривая близлежащую местность в поисках логовищ или берлог, в которых мог прятаться оборотень. Неделя поисков ничего не дала. Но монстр был: вернувшись из рейда, мы были встречены священником, оставленным в селении для поддержания порядка. Именно он и сообщил нам дурную весть – утром при осмотре кладбища он наткнулся на свежую могилу. Староста сообщил, что за прошедшую неделю в деревне никто не умирал, поэтому священник решил раскопать могилу. - Местные мужики, специально приглашенные для работы, взялись за лопаты и споро начали разбрасывать землю – земля была мягкой и копалась легко. Спустя десять минут могила была вскрыта. Жрец, находившийся в тот момент на пороге церкви, понял это по крикам и фигурам мужиков, что с безумными взорами спешно выползали из раскопанного отверстия могилы. Лизбет замолчала. - Что… - девушка сглотнула. Ее глаза, полные страха, не отрываясь, смотрели на женщину. – Что они нашли? Женщина, не шелохнувшись, сидела и продолжала смотреть на огонь. Наконец она произнесла слова, заставившие девушку ****ожать еще сильнее. - Там был останки. Детские. Во многих кусков на теле ребенка зияли раны, в которых копошились черви, и это были не следы разложения. Но самым страшным было то, что раны на трупе были укусами. И детскую плоть рвали не волчьи клыки, и не птичьи клювы. Нет. Такие отпечатки зубов мог оставить только человек. Да, девочка моя, нас обдурили. Стало понятно, что монстр, кем бы он ни был, прячется под личиной одного из жителей деревни. На кладбище была выставлена охране в надежде на то, что монстр вернется, но почти все понимали, что шанс на это крайне низок. - Я вместе с командой жрецов-дознавателей начала обходить деревенские дома, проверяя жителей. Однако с самого начала все пошло наперекосяк. Стоило только жрецам задать женской части населения деревни вопрос, типа: «ты ль монстр, что терзает эту деревню, воруя младенцев?» - как девушки теряли дар речи, а особо впечатлительные падали в обморок. Надо ли говорить, что после этого их родственники, а особенно отцы и мужья, смотрели на жрецов подобно волкам. Посовещавшись, жрецы решили изменить вопросы, сделать их более обтекаемыми. - Если бы монстром был кто-либо из опрашиваемых селян, то я бы заметила волнение и ложь, отразившиеся в их ауре. Но нет, все были чисты, ни один не соврал. Я увидела много того, чего не хотела бы видеть, но это касалось лишь личных отношений между жителями деревни. Скажу тебе по секрету – рогоносцами были почти все мужчины в той деревне. Причем некоторые из них могли поспорить объемом рогов с оленем пятилеткой. Слабая улыбка коснулась дрожащих губ девушки, несмотря на то, что история была отнюдь не смешной. Девушка ненадолго отвлеклась, думая о том, каково же это носить на голове развесистые оленьи рога, но затем вновь обратилась в слух – Лизбет продолжала свой рассказ. Погруженная в свои воспоминания, она не замечала ничего вокруг. - Так вот. Команда вновь зашла в тупик. Но нам помог случай. Я до сих пор размышляю, была ли то случайность или промысел богов. Настал большой церковный праздник и в сельскую церковь, на проводимое там служение, собралась вся деревня. Сельский лекарь даже привел свою безумную жену, потерявшую свой разум после родов, во время которых умер ее ребенок. Жрецы и ее пытались проверять, но безрезультатно – эта женщина просто не понимала вопросов. Я не смогла разобраться в ее чувствах и эмоциях, но могла бы с уверенностью сказать, что тьмы в ней нет – эта женщина была непричастна к смертям детей. - Я, как участник комиссии, должна была присутствовать на служении, но опоздала. Дело в том, что я встречалась с одним из жрецов, входящим в комиссию, и не успела переодеться до начала служения. Когда я вошла в зал, то все места уже были заняты, и я уселась на последнюю скамью, которая была заполнена меньше остальных. Из прихожан на ней сидело лишь двое – жена лекаря, да старая безумная знахарка. Я могу только догадываться о том, как две безумных женщины смогли найти общий язык, но факт остается фактом, они понимали друг друга и вели беседу. Беседу о любовных зельях. Сознаюсь, эта тема увлекла меня, потому как я любила того молодого жреца, но не знала, любит ли он меня. Я могла бы просканировать его ауру – но он бы это сразу почувствовал, и тогда продолжение отношений стало бы для нас невозможным. Но разобраться в их безумной болтовне было невозможно – они говорили одновременно, не слушая друг друга, и поэтому их разговор был мне примерно также интересен, как и речь, читаемая жрецом. Я уже собиралась выскользнуть потихоньку из зала, как услышала фразу старухи, заставившую напрячься все мое естество: - … В настойке любви использовал Йох волосы любимой девы, молоко домашнего зверя, шею коего венчал бубенец, а также плоть ребенка, забитого на полнолуние… - Я досматривала старуху и могла с уверенностью сказать – убийца не она. Да и если подумать – разве может древняя старуха за ночь выкопать могилу полутораметровой глубины, а потом вновь закопать ее? - Моя нога уже напряглась, готовая рывком швырнуть мое тело к проходу, дабы незамеченной покинуть это здание, но тут до моих ушей дошли слова жены лекаря, что пыталась отвечать знахарке: - … принес недавно. Бросила в котел. Маг белый, да красивый в камне белом обитель построил. Венчает камень златые капли, которые мешают моим снам, когда восходит в небе золотое блюдо. Боюсь я мага белого, он грозился, что коль сгорит колдовское варево вновь, то беда в мой дом придет. Он отнесет меня в сад каменных деревьев и оставит там, сторожить белые семена. - Старуха запричитала что-то в ответ, а я сидела на скамье, не понимая, что же привлекло мое внимание. И когда поняла, то вскочила на ноги так резко, что скамья зашаталась. Жена лекаря заревела, а старуха забормотала свои наговоры. Не обращая внимания на взгляды людей, недоуменно смотрящих на меня, я бросилась прямо к трибуне, на которой стояли жрецы. О, как в тот момент, я ненавидела платье, в котором оказалась. Пришлось ножом разрезать подол. Правда изначально я собиралась разрезать лишь край, но разрез получился чуть ли не до бедра. Оглянувшись по сторонам, я покраснела – мужчины смотрели на меня многообещающими взглядами, в глазах же их жен и благоверных я прочла пожелание скорой смерти… - Так, значит, людей убивала старуха? – непонимающе спросила Хель. В ее мыслях уже сложился типичный образ неопрятной ведьмы, чье лицо скрывают скошенные грязные лохмы, из которых торчит лишь кривой нос. - Нет. – Ответила женщина, продолжая смотреть на танец языков пламени. - Это был жрец, с которым ты встречалась? – от этой догадки по спине девушки прошла волна дрожи. Лизбет повернула к девушке свое лицо, выражавшее крайнюю степень недоумения, и отрицательно покачала головой. - Дитя, как ты могла такое подумать? - Неужели жена лекаря? – воскликнула потрясенная девушка. – Ведь она же не могла, потому что сошла с ума. Пожалуйста, скажи мне, что не она. - Нет. Это была не она, – сказала женщина, и, глядя в глаза девушки, резко закончила, – это был ее муж. Хель изумленно смотрела на Лизбет, словно ожидая, что та улыбнется и ответит, что это шутка. Но в глубине души знала – это правда. В голове у девушки не укладывалось представление о том, что человек, призванный лечить других от хворей и болезней, мог творить подобные ужасные вещи. - Это был лекарь. – повторила женщина. Затем опустила голову и закусила губу. Ее лицо исказилось, будто воспоминания вызывали у нее мучительную боль. Девушке показалось, что ее собеседница разрыдается, но нет - Лизбет удалось сдержаться. После непродолжительного молчания, женщина продолжила, но голос ее был сух, как ветер в пустыне: - Стражники арестовали лекаря и его жену прямо в зале. Я же, со жрецами и старостой деревни, отправилась в дом, в котором жила семья лекаря. Едва мы вошли в сени, как я почувствовала запах. Как бы тебе объяснить. – женщина задумалась, - это был не запах разложения или гниения, хотя по ощущениям очень похоже. Весь дом был пропитан темными эманациями, словно в нем недавно было совершено убийство. В доме мы нашли останки младенца. Часть в чане, стоявшем на кухне – мясо уже успело развариться и частично отвалилось с костей. Другая же часть крохотного тельца лежала в берестяном туеске в подполе. - На допросах он во всем сознался. Жрецам даже не пришлось применять… - женщина замялась, и странно посмотрела на девушку. - … инструменты. Боги свидетели, я не хотела читать ауру и лезть в воспоминания этой мрази. Если бы не просьба моего любимого, то я бы отказалась. Однако моя вклад в расследование оказался минимальным - я разорвала контакт с разумом убийцы спустя три минуты, и едва успела отбежать к окну, как меня вырвало. Жрецы, посмотрев на мое лицо, сразу все поняли. Мой будущий муж помог мне выйти из того дома. Мы сидели на завалинке около дома, и я рыдала у него на плече, заходясь в плаче каждый раз, когда до нас доносились крики этой твари. С существом, еще сохранявшим человеческий облик, но не суть, жрецы больше не церемонились – за малейшую задержку при ответе на заданный вопрос, они прикладывали к различным частям его тела железный прут, раскаленный в огне до красного цвета. - Оно заставляло свою жену рожать ему детей, а затем он поедал их. Самые стойкие из монахов зеленели лицом, когда тварь начинала рассказывать свои похождения. Надо ли мне говорить тебе, что его судьба была решена? - Судьба женщины висела на волоске. Она была безумной и явно не понимала происходящего. Когда ее спросила насчет детей, она спокойно все рассказала. Все жители поселка считали, что муж постоянно держит свою жену дома, чтобы она случаем не навредила себе или кому-либо. Настоящая же причина состояла в том, что эта тварь боялась того, что жена, покинув дом, и встретив кого-либо из знакомых, сболтнет им об его вкусовых предпочтениях. - Что же с ними стало? – дрожащий голос девушки был напряжен, а кулачки сжаты так, что побелели костяшки пальцев. Из ее глаз, сейчас крепко зажмуренных, слезы прочертили по щекам свои соляные дорожки. - Их сожгли. Обоих. Одна из странностей этой истории состоит в том, что местные жители упорно просили освободить лекаря, даже после того, как жрецы рассказали людям об увлечении этой твари. В их мыслях я читала явное безразличие к судьбе чужих детей и безумной женины, но судьба лекаря для них была важна. Сначала мы считали, что крестьяне сами хотят казнить его, но стоило копнуть поглубже в их мыслях, как все встало на свои места – в такую глухомань хорошего лекаря ничем не заманишь, а эта мразь была лекарем «от бога». Именно из-за этого крестьяне упорно пытались выпросить его помилование. Ведь в случае смерти лекаря, нового пришлось бы ждать много месяцев, возможно и несколько лет. - Меня долго мучили сомнения. Я не могла найти никакой причины для обоснования того, что взрослый мужчина в трезвом уме и твердой памяти начал заниматься каннибализмом. В день казни, когда лекаря и его жену уже привязали к столбам и обкладывали вязанками с хворостом, я подошла к убийце и спросила его, зачем же он это делал. - И он ответил? - Да. - Что же он сказал? - Всего одно слово. И я тебе его сегодня говорила. Девушка замерла, погрузившись в воспоминания. Она искала ответ, в своей памяти, спешно прокручивая рассказ. После продолжительных поисков, она нашла то, что искала. Но это знание заставило ее вздрогнуть. Сквозь шум в ушах, она расслышала свой голос: - Любовь. - Да. – женщина кивнула. – Он любил свою жену. И ради того, чтобы вернуть ей разум, он начал заниматься людоедством, наивно полагая, что сможет увеличить свою силу. Влюбленный глупец. Перепробовав все известные способы, и не получив результат, он «ухватился за соломинку» - древние предания. Лизбет замолчала и в комнате воцарилась тишина, прерываемая лишь потрескиваниями поленьев в очаге. Хель сидела, ощущая, как по ее щекам текут слезы, но даже не пыталась их вытереть. Холодные пальцы, коснулись ее щеки и остановили очередную слезинку. Девушка открыла глаза. Повернув голову, она посмотрела в глаза Лизбет. - Хель, эту историю и рассказал тебе не для того, чтобы напугать или вызвать чувство отвращения. Я рассказала это к тому, чтобы ты знала – мир не черно-белый, и в людях нельзя видеть только хорошее или плохое. Только все сразу. Подчас ты будешь видеть страшные и отвратительные вещи, гораздо чаще, чем добрые или благородные. Но я хочу, чтобы ты всегда помнила – как свет не может без тьмы, так и добро без зла – это две стороны одной медали. Даже отъявленный негодяй, может любить кого-то чистой любовью, и пойти ради любви на все. Даже у самых праведных людей за спиной найдется пара грешков. Ты никогда не должна забывать об этом, не позволяй себе разочароваться в людях, что бы ни случилось. Именно поэтому, прежде чем научиться видеть, ты должна будешь понять то, как не смотреть. Это будет нелегкий путь. Готова ли ты вступить на него? Женщина замолчала, пристально вглядываясь в лицо девушки. Минута текла за минутой, а та все также сидела на полу, задумавшись о чем-то. Наконец она поднялась и встала перед Лизбет, решительно глядя ей в глаза. Женщина тоже встала и устремила свой взор на девушку. - Я согласна, - начал Хель, - потому что… Лизбет, выбросив руку вперед, мягко прижала два пальца к губам удивленной девушки, словно запечатывая ей уста. - Не говори мне ничего, девочка. Это только твой выбор и тебе не надо мне ничего объяснять. Если ты согласна, то возьми меня за руки. Женщина, убрав кисть от лица девушки, отступила на шаг назад. И вытянула руки перед собой, ладонями вверх. Девушка, поколебавшись мгновенье, решительно протянула свои руки, и прикоснулась кончиками пальцев к ладоням Лизбет. И сразу же время остановило свой бег, как замерли и тени на стенах, прекратив свой танец. Последнее, что запомнила Хель – холодная улыбка на лице Лизбет…